Газовые границы

Когда ветер с Балкан несёт запах дешёвого российского газа, в Брюсселе морщатся не от холода, а от раздражения. Сербия — страна, стучащая в двери Европейского союза, — давно научилась согреваться, не спрашивая разрешения у Европы. Пока Еврокомиссия требует разворота от Москвы, в Белграде разворачивают карту «Турецкого потока» и подписывают очередной контракт с «Газпромом» — до осени, а может, и дольше (S&P Global).

Снаружи — это выглядит как энергетический прагматизм. Внутри — как затянувшийся выбор, в котором трубопроводы важнее границ, а кубометры — идеологии.

«Ты не можешь говорить о европейских ценностях, вдыхая газ из труб, сваренных в Кремле», — ворчит собеседник, иронично постукивая по глобусу.

«А если воздух из Москвы дешевле?» — отвечает автор, уставившийся в экран, где бегущая строка с газовыми котировками соседствует с заявлением Урсулы фон дер Ляйен.

Сербия получает 89% своего газа из России (CARNEGIE EUROPE). Всё идёт по проверенному маршруту: Чёрное море — Турция — Болгария — и прямо в Войводину. 26 мая Белград продлил контракт с «Газпромом». Подробности сделки не раскрывались, но сам факт соглашения вызвал в Брюсселе не восторг, а тихую тревогу: в год, когда Европа сокращает энергозависимость от России, одна из стран-кандидатов по-прежнему крепко держится за старый вентиль.

История газовой зависимости Сербии началась не вчера — её корни уходят в лихорадочные 1990-е, когда на обломках Югославии возникла новая политическая география, а вместе с ней — и новые зависимости. В условиях международной изоляции и экономического упадка, российский газ стал не просто ресурсом: он превратился в символ предсказуемости в хаосе, в глоток тепла, за который платили не только валютой, но и стратегией.

Первый серьёзный поворот случился в 2008 году, когда «Газпром нефть» получила контроль над NIS — нефтегазовым гигантом Сербии, — в рамках непрозрачной приватизации, которая стала фундаментом особых энергетических отношений между Москвой и Белградом. Тогда же было объявлено о строительстве сербского участка «Южного потока» — проекта, так и не реализованного, но уже тогда зафиксировавшего курс на восток.

Следующий виток — 2013 год. Поставки нарастали, а вместе с ними углублялась и инфраструктурная сцепка: модернизировалось подземное хранилище «Банатски двор», в котором «Газпром» получил долю. Сербия всё больше становилась логистическим узлом, через который российский газ обещал прийти не только в дома, но и в политику.

Настоящий стратегический сдвиг произошёл в 2021 году, когда Белград подключился к «Турецкому потоку» — новому маршруту, идущему из России по дну Чёрного моря, через Турцию и Болгарию. Именно по этой трубе сегодня поступает 89% сербского газа.

Контракт 2022 года закрепил формулу «нефтяной привязки», обеспечив Сербии «фантастически выгодную цену» на фоне энергетического шторма в Европе. Президент Вучич тогда поблагодарил лично Владимира Путина — и за объёмы, и за сроки, и за, цитируем, «дружественные условия».

Эта зависимость — не только экономическая. Это геополитическая инерция, в которую впаяны прошлые войны, православные узы, и десятилетия «особых отношений» с Россией. Для ЕС же каждый кубометр российского газа в Сербии — это не просто топливо, а сигнальный огонь: страна, которая не может разорвать энергетическую пуповину с Москвой, не готова вступать в европейскую политическую зрелость.

Конечно, Белград говорит о диверсификации. Упоминаются Греция, Болгария, реверсные потоки, азербайджанский газ. Но трубы не строятся за одну ночь, и у некоторых стран, как известно, строительство альтернативных маршрутов длится ровно до ближайшего зимнего отопительного сезона. Вучич утверждает, что готов двигаться к энергетической независимости — но двигается осторожно, будто по минному полю, где каждый шаг может взорвать либо экономику, либо отношения с Кремлём.

«Сколько стоит нейтралитет в газовом эквиваленте?» — снова спрашивает собеседник.

«Пока дешевле, чем санкции», — отвечает автор, но звучит это всё менее уверенно.

Именно поэтому визит Каи Каллас в Белград 22 мая прозвучал как дипломатический приговор (Euronews). Но началось всё раньше.

9 мая Александр Вучич садится в кресло на трибуне Красной площади. Рядом — президенты Беларуси, Кубы, Лаоса. Из Европы — лишь премьер Словакии Роберт Фицо. И только Сербия — страна с евроинтеграционными амбициями — делает это без оговорок. Белград на параде, Москва — в фокусе (The Guardian).

«Это культурная память, а не политическое заявление», — объясняют в Белграде.

«Это мягкая капитуляция под звуки духового оркестра», — отвечают в Брюсселе.

Для Европы война в Украине — не абстрактный конфликт, а моральный водораздел. Для Вучича — это чужая война, за пределами Сербии, не отменяющая интересов по газу, кредитам и оружейным контрактам. Его многовекторность — больше, чем стратегия. Это философия выживания на линии разлома.

Сербия не присоединилась к санкциям против России. Она не заморозила контракты. Не изменила свою риторику. И это становится красной строкой в каждом докладе Европейской комиссии. Компромиссы возможны почти во всём — кроме одного: в вопросе лояльности.

13 дней спустя, в Белград прилетает премьер-министр Эстонии Кая (Её визит — не просто дипломатический жест. Это ответ.

«Вы не можете сидеть сразу в двух лагерях», — говорит она на встрече с сербскими официальными лицами.

«Вам нужно выбрать сторону.»

Это был не совет и не фигура речи. Это был ультиматум.

Европейский союз не ограничивается заявлениями. Он предлагает. И строит. И финансирует. В 2023 году открывается интерконнектор Сербия–Болгария, способный качать до 1,8 миллиарда кубометров газа в год — теоретически из Греции, Турции или Азербайджана (EU Commission Energy News). В 2024 начинается работа над переходом к возобновляемой энергетике, в том числе через проекты с ЕБРР и Европейским энергетическим сообществом (EBRD). Брюссель говорит: у вас есть альтернатива. Нужно только захотеть.

«А если она дороже?» — спрашивают в Белграде.

Потому что альтернатива — это не только трубы. Это инфраструктура, логистика, новые контракты, и главное — политическая цена. Газ из России приходит стабильно и дешево. Газ из Европы — с условиями. И эти условия звучат всё жёстче: синхронизация внешней политики, отказ от амбивалентности, участие в санкциях, демонстративный разворот спиной к Кремлю.

На бумаге это выглядит как сделка. В реальности — как тест на верность.
Сербия должна не просто «переключиться на новый газ», а разорвать символическую связь с Россией. Именно символическую — потому что экономически Москва всё менее устойчива, но эмоционально и исторически она по-прежнему вызывает в Белграде ощущение «старшего брата, пусть и в шубе с заплатами».

«Вы хотите, чтобы мы отказались от памяти?» — как бы спрашивает Белград.

«Мы хотим, чтобы вы стали частью Европы», — отвечает Брюссель.

И оба в этот момент говорят о разном.

Для Брюсселя Сербия — ещё не член. Для Москвы — всё ещё союзник. А для себя самой Сербия — страна, которая не хочет выбирать. Но эпоха, когда можно было жить между интересами, заканчивается. Война в Украине обострила все линии: энергетические, идеологические, символические. Поставки газа превратились в маркеры политической принадлежности. Контракты — в декларации. Парады — в резюме.

Сербия называет это балансом. ЕС — непоследовательностью. А Россия — благодарностью.

Вучич продолжает говорить о нейтралитете. Но нейтралитет в Европе — это не отсутствие участия, это отсутствие позиции. А отсутствие позиции, когда идёт переформатирование континента, воспринимается как уклонение.

Именно поэтому газ становится не просто топливом. Он — маркер. Если ты согреваешь страну российским газом, когда другие страны замерзают ради солидарности — ты не нейтрален. Ты выбрал.

«А если выбор был не осознанный, а вынужденный?» — спрашивает собеседник.

«Тогда пора признать, что в геополитике нет вынужденных жестов — только признанные последствия», — отвечает автор.

Сербия может двигаться к ЕС. Но не может при этом стоять на трубе, ведущей в Кремль. Не может ехать в Москву на парады и в Брюссель за кандидатским статусом одновременно. Не может сохранять стратегическую тишину и при этом просить политической поддержки.

Европа больше не предлагает — она требует. Россия больше не союзник — она повод для вопросов. А Сербия больше не может быть только наблюдателем: или ты согреваешься от старой трубы, или строишь новый маршрут. Но не получится — одновременно.

Потому что в геополитике маршрут — это и есть направление.